На мой взгляд, прекрасно, что жанровая литература наконец-то появилась и в России. Хотя по большому счету такие вещи всегда нечто второсортное.

Я думаю, последует и взлет литературы качественной. Он предопределен судьбой самой России. Для писателей, ценящих в литературе своеобразие и богатство языка, поэтическое и интеллектуальное напряжение, еще будет свой праздник.

В чем видится надежда?

Россия начала осознавать саму себя, русский человек больше не считает сексофониста в оральном кабинете чем-то вроде приемного отца, заменяющего отца родного.

Культура, в том числе литература всего лишь обертон экономики. Экономика же, несмотря на предстоящие чудовищные выплаты по займам, оголтелое, агрессивное воровство и политический маразм, вряд ли уже упадет в прежнюю яму.

Поскольку социализм одно из лучших достижений мировой фантастики, каковой, собственно, является вся философия, он обречен быть реализованным. Россия сделала уже одну попытку, сделает и вторую, бескровную и более удачную, хотя, может быть, еще не в самом близком будущем. Но первые подходы к такой попытке уже обозначены самим невероятным растлением нынешней власти. Социалистическая же структура общества как нельзя более подходит для расцвета искусств.

Поэтому пока я не хочу начинать бракоразводный процесс с качественной литературой. В прошлом году у меня вышел роман “Русское чудовище”, который я считаю лучшим за всю свою литературную карьеру. Сейчас эта вещь ходит по рукам, ее передают по цепочке, а уж о том, как написан роман, я наслышался столько комплиментов и дифирамбов, сколько не слышал вообще никогда. Это допинг лучше, чем вскрики молодой проститутки для стареющего мужчины. Так что, если судьба и собственные усилия позволят сохранить работоспособность, может быть, буду писать новую вещь.

С момента выхода того знаменитого номера прошел колоссальный срок. Как писатель да и просто как человек я, конечно, изменился. Огромные перемены в жизни страны и в моей личной жизни, как, впрочем, и весь мой предыдущий опыт, помогли понять вещи, совершенно, на мой взгляд, необходимые всякому писателю.

Первое. Критики это нечто вроде писателей-сатириков, они забавляют, но абсолютно ничего не значат.

Второе. Вполне удавшихся вещей у тебя нет и в принципе быть не может.

Третье. Значимость любого писателя определяется степенью влияния на него других писателей. Лишь впитав в себя других авторов, ты найдешь собственную неповторимость и своеобразие.

Четвертое. Ты должен писать не то, чего от тебя хотят другие, потому что они сами не знают, чего хотят.

Пятое. Никогда не дружи с властью. Успех, обеспеченный этой дружбой, не принесет ничего кроме жестокого разочарования.

Шестое. Известность писателя в современном мире никак не связана с его литературным мастерством. Поэтому она тебе не нужна.

Впрочем, этим правилам я бессознательно следовал и всю предыдущую жизнь.

А теперь о том, что предстоит.

У меня есть немного, пожалуй, странное хобби. Я люблю путешествовать на плоту по нашим речкам, причем делаю это всегда в одиночестве. Так было и минувшим летом. Возле поселка Шамары я срубил из сухостоя плотик в четыре бревна и отправился по реке Сылве. Места там довольно глухие, деревень нет, кроме знаменитой Молёбки, где, как известно, регулярно приземляются инопланетяне. На подходе к этой самой Молёбке я встретил еще одного такого же чудака, плывущего на огромном неуклюжем плоту. Это, кстати, произошло впервые за все годы моих путешествий – мало кто имеет вкус ходить на плоту в одиночку, это тяжелый и рискованный труд.

На следующий день он догнал меня в Молёбке, и я немало подивился, как ему это удалось на такой неповоротливой платформе. Он рассказал, что ночью в глухом, почти непроходимом месте на него напал медведь. Он хотел отогнать его петардой, но она не взорвалась. Помог лишь неистовый стук ложкой по котелку. Человек этот тотчас погрузился со всеми своими пожитками на плот и всю ночь провел на реке, где сел на мель. Едва рассвело, он двинулся к деревне.

Мы расстались. Несколькими километрами ниже Молёбки он бросил плот и ушел пешком в деревню Каменку, откуда, очевидно, уехал в места более гостеприимные.

Очень даже возможно, что я на его месте поступил бы точно так же. Но дело в том, что я эту ночь провел совсем рядом с ним, почти на той же излучине, и это была самая сладкая и покойная ночевка из всех шести, что у меня случились на изумительной реке Сылве.

Сомневаюсь, что это был медведь.

Я думаю, русские писатели неинтересны инопланетянам. Поэтому судьба ведет их по дистанции до самого финиша. Близко этот финиш или далеко, писатель определяет сам. Но вряд ли на полном серьезе он об этом будет кому-то говорить. Никогда не скажу и я.

("Урал", № 9 за 1999 г.)