Александр Крашенинников

Профессионалка

Рассказ

День выдался ветреный и теплый, почти жаркий. Выйдя из офиса, чтобы ехать на встречу с клиентом, Иван сразу почувствовал, что воздух в городе с утра сильно прогрелся.

Он протиснулся в банную прель вагона одним из последних. Трамвай тронулся, его массивное тело начало глухо вздрагивать, скрипеть и стенать от какой-то неведомой людям железной боли.

В окне бежала привычная и каждый раз незнакомая кинолента. За последние годы город поменял личину, должно быть, в десятый раз. Появились и пропали ржавые будочки, сорвало временем и унесло памятники, мемориальные доски, торговые вывески, растяжки с именами мимолетных политиков, были покрашены, облупились и опять были покрашены дома, рассыпались кирпичные стены кинотеатров, заросли лопухами и крапивой, потом снова освободились от них проходные заводов и фабрик, вдоль домов, забранные сверху донизу в зеркала, встали торговые павильоны, тротуары покрыла узорчатая плитка, проворные лаковые чудовища заселили мостовые, а недвижные, краснокожие и стоокие – тихие старушечьи дворы.

В городе все меньше становилось людей и все больше – машин и рекламы.

На задней площадке вагона собрались говорливые.

– Ты чё, дурила, стой спокойно, не на дискотеке.

– Да, зараза, туфли тесные, аж в коленках жмет.

– Молодой человек, деньги за проезд!

– Да у меня сотенная в сапоге, чтоб не потерялась. Щас достану. Оп ля, в носок провалилась!

Остальные ехали молча, слушая каждый самого себя. Чуть впереди Ивана стояла смуглая, восточного вида девушка в светло-сиреневой, обливающей плечи кофточке. Круглые крупные соски туго оттопыривали тонкую ткань. На повороте она перехватилась за поручень другой рукой, легкое плавное движение кофточки яснее обозначило ее небольшие сильные груди.

Вся она, летняя и праздничная, неуловимо походила в этот миг на охваченную солнцем тихую волну, внезапно прокатившуюся вдоль песчаного берега.

Приближалась остановка, у выхода зашевелились – одни с неохотой уступая, словно не желая выпускать, другие осторожно и виновато проталкиваясь. Высокий улыбчивый парень в спортивной куртке, дружески и весело посматривая на Ивана, спиной теснил его к сиденьям. Правый локоть у него судорожно двигался, будто он пытался той же рукой натянуть рукав на кулак. Чтобы не мешать ему, Иван перегнулся над коленями сидящей рядом грузноватой женщины в платке, давая парню больше пространства и слегка наклоняя голову вбок, чтобы видеть, когда он закончит свои телодвижения. Кулак парня раскрылся, он легко, скользяще подал руку вперед, к стоящей рядом девушке в сиреневой кофточке, его пальцы свободно, как в воду, вошли в ее сумочку, что-то ухватили там и так же играючи, бесшумно выскользнули обратно.

Кровь загудела в голове Ивана, воздух в легких вдруг загустел, не давая дышать. Он со всей силой, как только мог, сжал руку парня повыше кисти. Добыча парня, словно крохотное мертвое тельце, тяжело и мягко упала Ивану на ногу. Иван, перебросив кончики пальцев к сухожилиям парня, яростно, с хрустом впился в них ногтями.

От боли по лицу парня прошла судорога, он на мгновение прикрыл глаза.

– Ты чё, падла, звезданулся? – голос у него был резкий и сильный, он угрожающе выдвинул вперед нижнюю челюсть, но на лице у него вместо выражения свирепости появились обида и растерянность. – Ты чё хватаешь, ты кого хватаешь? Ты чё ко мне прицепился?

Иван оглянулся, ища поддержки.

– Он вор, – сказал спокойно, изо всех сил усмиряя рвущуюся изнутри дрожь. – Хотел украсть деньги.

Стоящие рядом повернулись в их сторону.

– Все мы воры, – сказал кто-то ясно и четко. – Ткни в любого. Государство первый пахан. А ты сам ни у кого ничего не украл? Налоги платишь? Зарплату, небось, из кармана в карман?

– Может, и не он, – отозвалась сбоку маленькая, легонькая старушка. – А ты уж сразу руки крутить.

– Не он! – сказал мощный краснолицый мужик в клетчатой рубашке с закатанными рукавами. – Да их за километр видно! – мужик повернулся к дверям, грубой загорелой рукой опираясь о поручень, и вся его большая склеротическая спина была одна лишь правота и непреклонность.

Трамвай затормозил, задрожали двигатели под полом, дверцы с хлюпаньем расцепились, окатывая уличным гулом. Люди, с испугом и любопытством оглядываясь, быстро стали выходить. Парень рванулся. Иван вывернул ему руку за спину.

– Девушка, ваши деньги, – Иван бешеными, раскаленными от прилившей крови глазами показал ей на кошелек у себя под ногами.

Тихий отстраненный взгляд, словно возвращающийся из каких-то отдаленных высот, улыбка недоумения на полудетских припухлых губах. Смуглая кожа ее щек внезапно наполнилась неярким розоватым отливом. Она быстро подтянула к себе сумочку. Сбоку зиял неровный разрез, сквозь который виднелся кроваво-красный подклад. Лицо у нее загорелось, она медленно провела рукой по разрезу.

– Это он, баклан, хотел ее вычистить! – сказал писальщик. – Я не дал, вот он и цепляется!

Его левая, свободная рука с кастетом на пальцах внезапно вылетела из кармана куртки. Иван, отпустившись от него, резко откинул голову назад и вбок. По верхней части скулы, от уха до глаза чиркнул жгущий холодок. Парень, лихорадочно толкая руку с кастетом в карман, а другой подхватывая с пола кошелек, выпрыгнул из трамвая.

Дверцы сомкнулись, отсекая салон трамвая от уличного шума, дернуло, пол под ногами перестал дрожать, трамвай, падая колесами в углубления стыков, поковылял через перекресток.

Иван, чувствуя внезапную слабость – удар кастетом в висок это верная смерть, парню не хватило лишь какой-то доли мгновения, – взялся за поручень, повиснув на нем.

– Что с тобой? – сказала девушка, быстро посмотрев на Ивана. – Да ты в крови!

Она протянула ему розовый носовой платок, пахнущий липовым цветом, ванилью и еще какими-то сладостями.

– Нет, через минуту это будет окровавленная воробьиная тушка, – он достал из кармана свой платок, верней, его подобие, грубую, мятую тряпку, происхождение которой в точности уже не помнил, прижал к щеке.

– Как тебя зовут? – спросил он, обращаясь к ней, словно к девочке-школьнице.

– Инна, – сказала она. – Надо ли было так рисковать? Это все равно что вставать на пути у киллера. И киллер, и вор всего лишь делают свое профессиональное дело. Он мог убить тебя. Мой кошелек не стоит того.

Иван, на мгновение отняв от щеки платок, чтобы не мешал, посмотрел на нее. Гладкое и почти приторное в своих округлых, мягких чертах личико, выпуклый лобик под мочалкой жестких черных волос, резко очерченный разрез глаз, сейчас неожиданно острых, посерьезневших. Взгляд у нее был взглядом человека, который всегда и во всем хочет быть прав.

– Ты считаешь, раз он профессионал, ему надо разрешить то, чем он занимается? – спросил он.

– Каждый должен выполнять ту работу, которую он знает лучше всего.

– Даже уголовник? Для чего же тогда законы и общественные установки?

– Не знаю, – в глазах Инны была глубокая, неисчерпаемая серьезность.

– Как же тогда жить?! – Иван с силой прижал платок к кровоточащей царапине, так что еле ощутимая до этого полоска боли вдруг резанула в полголовы.

– А все должны расставить по своим местам профессионалы, – Инна коротко улыбнулась желтоватыми крупными зубами, словно позволив взглянуть на белый свет какому-то живущему в ней хищному зверю и вновь спрятав его. – И на этого писальщика найдется свой профи.

– То есть более сильный представитель другой банды?

– Почему обязательно банды? Мы цивилизованные люди. Но всегда и везде правы только те, кто лучше всего делает свое дело. И они диктуют свои установки. Если бы ты не подставлялся под кастет, а вышиб этого друга из трамвая, ты и устанавливал бы правила. Или уж тебе надо было просто отойти в сторону.

– И кто же, по-твоему, остановит вооруженного кастетом уркагана?

– Найдутся, – сказала она и опять усмехнулась.

– Может быть, это сделаешь ты ласками и женскими чарами? – Иван попробовал улыбнуться в ответ, чувствуя, как рядом с виском в кожу опять впилась остро заточенная полоска.

– Ты замечательный молодой человек, – помолчав, неожиданно сказала она. – Наивный и потому немного глуповатый.

Иван не знал, что ответить на этот комплимент.

К ним стали прислушиваться. Иван слегка наклонился к ней и спросил почти шепотом:

– Кто тебя научил тому, что ты говоришь?

– Почему научил? – сказала Инна. – Это я учу. Тебя, например.

Она все с той же тяжеловатой, неожиданной для ее кроткого облика тигриной улыбкой просунула руку в красную пасть разрезанной сумочки. Ее стенки зашевелились, припухая то в одном месте, то в другом. Рука выскочила обратно.

– Я выхожу, – сказала девушка. – Пропусти, пожалуйста.

Трамвай резко остановился у посадочной площадки, Инна от толчка пролетела к выходу, ударившись плечом о стойку, дверцы раскрылись, и она выскочила, словно выхваченная несущимся по мостовой предгрозовым ветром.

Иван, нагнувшись над головой женщины в платке, проследил за ней взглядом. Инна, перейдя через рельсы, неожиданно вскочила в вагон, подлетевший к остановке с противоположного направления. Через стекло вагона было видно, как она, скользя рукой по поручню, продвигается подальше от кондуктора.

«Заплатит или нет за проезд? – почему-то вдруг подумалось Ивану. – Да ей же нечем платить! Кошелек у писальщика».

Трамвай Ивана тронулся, катясь под горку. В окно начали залетать влажные прохладные порывы. В стороне над домами неслась легкая грозовая тучка, лихорадочно поливая мелким дождем крыши. А позади нее уже выскользнуло солнце, пока тихое и туманное от белесой кисеи, которой это дождевое облачко оканчивалось.

Трамвай подлетел к углу Тургенева и Краснофлотцев.

Линия повернула на улицу, параллельную той, где они уже проезжали. Когда вагон, старчески трудясь, миновал закругление рельсов и выполз к остановке, на другом перекрестке, в квартале отсюда, показалась синяя спортивная куртка с белыми косыми вставками на рукавах. Иван подался к окну.

Писальщик что-то напряженно высматривал в текущей по тротуару толпе. Широкое полотнище растяжки надувалось над ним, будто огромная щека, и внезапно опять сморщивалось, как в приступе зубной боли.

За спиной писальщика вдруг мелькнула сиреневая кофточка Инны. Белым золотом сверкнула на солнце застежка на красной сумочке, тут же сделавшись невидимой. Писальщик резко повернулся к Инне, и она, замерев, вытянула перед ним ладонь, словно защищаясь.

Иван выскочил из вагона.

Бежать нужно было метров триста, это минута минимум, и когда Иван приблизился к ним, все поменялось. Писальщик, что-то выкрикивая, угрожающе наступал на Инну, а та отходила назад, но в ее телодвижениях не было испуга и робости, они казались рассчитанными и продуманными.

В ответ на его выкрики она сказала ему, должно быть, что-то донельзя обидное – он уже знакомым Ивану скользящим движением нырнул рукой в карман куртки и выхватил кастет.

– Инна, беги! – крикнул Иван.

То, что произошло потом, он, напрягаясь от бега, ухватил лишь краем глаза. Писальщик выбросил руку с кастетом вперед, целясь Инне в голову. Она, откидывая сумочку, отпрянула назад и предплечьем левой руки ударила по его локтевому суставу, а предплечьем правой – одновременно по лучезапястному. Писальщик выронил кастет и согнулся, ухватившись за раненую руку. Инна, почти не меняя позы, с неженской силой вбила согнутое колено ему в живот. Писальщик свалился на асфальт, словно куль с мукой.

Иван потрясенно остановился возле них, ни слова не говоря. Инна, тоже молча, достала из кармана писальщика мягкий комочек кошелька и положила в сумочку.

– Ну что смотришь? – повернулась она к Ивану. – Это еще не все.

– Что «не все»? – спросил Иван, переводя взгляд с писальщика на нее и обратно.

Она подошла к недвижно лежащему писальщику и ногой перевернула его на спину. Кулак его правой руки, сжатый так, словно он продолжал держать кастет, качнулся на асфальте и пальцы, внезапно разбухшие и посиневшие, стали медленно раскрываться.

Вся поза этого, еще недавно свирепого и злобного урки – запрокинутое бледное лицо, безвольно раскинутые ноги в серых от грязи туфлях – вызывала теперь у Ивана жалость и недоумение.

«Ну и что, парень, – подумалось Ивану, – должно быть, ты что-то не так делал в этой жизни. Почему ты здесь лежишь?»

– Через пару минут он придет в себя, – сказала Инна, перебрасывая сумочку из правой руки на локоть левой. – Но ему еще рано, он должен еще полежать. Он пока ничего не понял.

Она повернулась к писальщику и внезапно с силой вдавила ему каблук в область паха. Писальщик дернулся, мыча что-то закрытым ртом, и пальцы его правой руки распрямились окончательно. Пониже ширинки, разрастаясь, показалось темное пятно.

– Ты что делаешь, дура! – крикнул Иван. – Ты же изуродовала его!

Она молча повернулась к переходу через перекресток. Во всей ее легкой воздушной фигуре вдруг проступило что-то флегматичное и сонное, как у человека, тяжело уставшего от ненужной ему работы.

Он наклонился над писальщиком ощупывая шею. Пульс был слабый, но ровный, четкий.

«Отлично сделанная работа, – подумалось Ивану. – Отлично сделанная».

Он вытащил мобильник, чтобы вызвать скорую.

Ветер опять надул растяжку на перекрестке перед ним, а над ней, над растяжкой, летело белое облачко, словно в надежде догнать грозовую тучку, ушедшую уже за город. Жара, кажется, усиливалась, рука Ивана, державшая мобильник, мгновенно вспотела. И пока шли гудки, он все осматривал тесные городские небеса, не появится ли еще одна тучка, чтобы наполнить пространства улиц хотя бы мимолетной свежестью.